Неточные совпадения
Потом, когда он предположил, что присяжные уже достаточно прониклись этими истинами, он стал развивать другую истину о том, что убийством
называется такое действие, от которого происходит
смерть человека, что отравление поэтому тоже есть убийство.
Результат этих проказ сказался, прежде всего, в бесконечной ненависти, которую дети питали к отцу, а по
смерти его, опутанные устроенною им кутерьмою, перенесли друг на друга. Оба
назывались Захарами Захарычами; оба одновременно вышли в отставку в одном и том же поручичьем чине и носили один и тот же мундир; оба не могли определить границ своих владений, и перед обоими, в виде неразрешимой и соблазнительной загадки, стоял вопрос о двадцать третьем дворе.
Лучший табак, бывший в моде,
назывался «Розовый». Его делал пономарь, живший во дворе церкви Троицы-Листы, умерший столетним стариком. Табак этот продавался через окошечко в одной из крохотных лавочек, осевших глубоко в землю под церковным строением на Сретенке. После его
смерти осталось несколько бутылок табаку и рецепт, который настолько своеобразен, что нельзя его не привести целиком.
Если зло и страдания жизни,
смерть и ужас бытия не являются результатом предмирного преступления богоотступничества, великого греха всего творения, свободного избрания злого пути, если нет коллективной ответственности всего творения за зло мира, нет круговой поруки, то теодицея [Теодицеей
называется проблема оправдания Бога, но само это словосочетание вызывает возражение.
Все эти страдания, переживаемые рыбой в период любви,
называются «кочеванием до
смерти», потому что неизбежно ведут к
смерти, и ни одна из рыб не возвращается в океан, а все погибают в реках.
— Да. Как женщины увидали, сичас вразброд. Банчик сичас ворота. Мы под ворота. Ну, опять нас загнали, — трясемся. «Чего, говорит, спужались?» Говорим: «Влашебник ходит». Глядим, а она женскую рубашку одевает в предбаннике. Ну, барышня вышла. Вот греха-то набрались!
Смерть. Ей-богу,
смерть что было: стриженая, ловкая, как есть мужчина, Бертолева барышня
называется.
Тогда в Москву англичанин Рарей приезжал, — «бешеный усмиритель» он
назывался, — так она, эта подлая лошадь, даже и его чуть не съела, а в позор она его все-таки привела; но он тем от нее только и уцелел, что, говорят, стальной наколенник имел, так что она его хотя и ела за ногу, но не могла прокусить и сбросила; а то бы ему
смерть; а я ее направил как должно.
— Ты вломился насильно, — сказала она, — ты
называешься князем, а бог весть кто ты таков, бог весть зачем приехал… Знаю, что теперь ездят опричники по святым монастырям и предают
смерти жен и дочерей тех праведников, которых недавно на Москве казнили!.. Сестра Евдокия была женою казненного боярина…
— Это тебе наврали, браток, Афинов нету, а есть — Афон, только что не город, а гора, и на ней — монастырь. Боле ничего.
Называется: святая гора Афон, такие картинки есть, старик торговал ими. Есть город Белгород, стоит на Дунай-реке, вроде Ярославля алибо Нижнего. Города у них неказисты, а вот деревни — другое дело! Бабы тоже, ну, бабы просто до
смерти утешны! Из-за одной я чуть не остался там, — как бишь ее звали?
Ведь, как бы мы ни
назывались, какие бы мы ни надевали на себя наряды, чем бы и при каких священниках ни мазали себя, сколько бы ни имели миллионов, сколько бы охраны ни стояло по нашему пути, сколько бы полицейских ни ограждали наше богатство, сколько бы мы ни казнили так называемых злодеев-революционеров и анархистов, какие бы мы сами ни совершали подвиги, какие бы ни основывали государства и ни воздвигали крепости и башни от Вавилонской до Эйфелевой, — перед всеми нами всегда стоят два неотвратимые условия нашей жизни, уничтожающие весь смысл ее: 1)
смерть, всякую минуту могущая постигнуть каждого из нас, и 2) непрочность всех совершаемых нами дел, очень быстро, бесследно уничтожающихся.
Не знаю почему, но это бродяжничество по улицам меня успокаивало, и я возвращался домой с аппетитом жизни, — есть желание жить, как есть желание питаться. Меня начинало пугать развивавшаяся старческая апатия — это уже была
смерть заживо. Глядя на других, я начинал точно приходить в себя. Являлось то, что
называется самочувствием. Выздоравливающие хорошо знают этот переход от апатии к самочувствию и аппетиту жизни.
Гурмыжская. Не знаю. Я его готовила в военную службу. После
смерти отца он остался мальчиком пятнадцати лет, почти без всякого состояния. Хотя я сама была молода, но имела твердые понятия о жизни и воспитывала его по своей методе. Я предпочитаю воспитание суровое, простое, что
называется, на медные деньги; не по скупости — нет, а по принципу. Я уверена, что простые люди, неученые, живут счастливее.
Ведь умирал же человек из-за того, что его милая поцеловала своего милого, и никто не находил диким, что эта
смерть называлась разрешением драмы.
— А вот-с черная пантера, или черная
смерть,
называется иначе гробокопательница. Разрывает могилы и пожирает трупы с кожей, с костями и даже с волосами. Пос-сторонитесь, господа. Детям не видно…
— Башни
смерти? Почему эта башня
называется Башнею
смерти? — со страхом в голосе спросил он.
Два часа продумала Марья Орестовна. И боли утихли, и про
смерть забыла… Завещание все у ней в голове готово… Вот приедет Палтусов, она ему сама продиктует, назначит его душеприказчиком, исполнителем ее воли… Он выхлопочет, чтобы школа
называлась ее именем…
Бывали случаи грабительства даже в самом Петербурге, которые в судебных актах того времени
назывались «гробокопательствами». Так, в одной кирхе оставлено было на ночь тело какого-то знатного иностранного человека. Воры пробрались в кирху, вынули тело из гроба и ограбили. Воров отыскали и казнили
смертью.
Петр Федорович не мог
назваться новым управляющим села Грузина, так как занимал первое место в грузинской вотчинной конторе в течение уже нескольких лет, а именно, с памятного читателям 1825 года — года
смерти императора Александра Павловича и совершенного незадолго перед кончиной венценосного друга графа Аракчеева убийства знаменитой домоправительницы последнего, Настасьи Федоровны Минкиной.
Мортусы, набранные из выпущенных из тюрьмы колодников, так
назывались тогда арестанты, крючьями вытаскивали мертвецов из домов и наполняли ими свои телеги. Но
смерть не ждала, число ее жертв увеличивалось, и мортусы не успевали убирать трупы.
Я никого не люблю и ничего не хочу, кроме одиночества и покоя, покоя и
смерти, или как
называется это, где уже никто не мешает, и не зовет, и не приходит ни поздно, ни рано.
Ведь не могут же русские люди нашего времени — я думаю, что не ошибаясь скажу, чующие уже, хотя и в неясном виде, сущность истинного учения Христа, — серьезно верить в то, что призвание человека в этом мире состоит в том, чтобы данный ему короткий промежуток времени между рождением и
смертью употребить на то, чтобы говорить речи в палатах или собраниях товарищей социалистов или в судах, судить своих ближних, ловить, запирать, убивать их, или кидать в них бомбы, или отбирать у них земли, или заботиться о том, чтобы Финляндия, Индия, Польша, Корея были бы присоединены к тому, что
называется Россией, Англией, Пруссией, Японией, или о том, чтобы освободить насилием эти земли и быть для того готовым к массовым убийствам друг друга.